– А о чем они говорили, не знаете?
Управляющий слегка усмехнулся:
– Видите ли, у нас не подслушивают телефонные разговоры постояльцев.
Торигаи досадливо щелкнул языком.
– Ну, а потом что было?
– Потом… Говорили они минуту, не больше. Сразу после этого гость попросил счет, расплатился, оставил на хранение известный вам чемодан и ушел. Разве мы могли подумать, что он вместе со своей возлюбленной покончит самоубийством!
Сыщик Торигаи устало опустил голову и, поглаживая обросший щетиной подбородок, задумался.
Саяма целую неделю просидел в гостинице и с нетерпением ждал звонка женщины. А когда женщина, наконец, позвонила, он куда-то умчался и в тот же вечер покончил с собой. И возлюбленная с ним вместе. Странно, очень странно!
Перед глазами Торигаи всплыл счет вагона-ресторана с надписью "обслуживался один человек". Он пробормотал: "Зачем же он ее ждал? Чтобы вместе умереть?.."
Торигаи вернулся домой около семи часов вечера. С шумом открыл раздвижную дверь, однако никто не вышел его встречать. Когда он был уже в тесном коридоре, жена крикнула из комнаты:
– Пришел? Вода в ванной нагрелась. Торнгаи заглянул в комнату. Жена убирала вязанье. На столе под белой салфеткой стоял ужин.
– Мы с Сумико уже поели, думали, ты поздно придешь. Сумико пошла с Нитта-саном в кино. Ну, давай, давай, иди мойся.
Дзютаро раздевался молча. Костюм совсем износился, вот и подкладка начала рваться. С отворотов брюк на татами посыпался песок, словно усталость, накопившаяся за долгий трудный день.
Торигаи возвращался домой в разное время. Такая уж у него работа. Жена и дочь ждали его обычно до половины седьмого и, если он к этому часу не приходил, ужинали одни. Дочь, Сумико, пошла в кино со своим женихом.
Дзютаро молча прошел в ванную комнату. Дровяная колонка. Ванна старинного образца – просто круглая деревянная бочка.
– Ну, как вода? – спросила жена.
– Хороша, – нехотя ответил Дзютаро.
Ему лень было говорить. Он любил сидеть в теплой воде и обдумывать свои дела.
Сейчас он думал о вчерашних самоубийцах. Что их толкнуло к этому? Может быть, что-нибудь и удастся выяснить? Из Токио пришла телеграмма от родственников, они приедут за покойниками. А вот газеты пишут, что Саяма замешан в деле о взяточничестве… И что есть люди, которые вздохнут с облегчением, узнав о его смерти… Очевидно, Саяма был добропорядочным, но малодушным человеком. А еще газеты пишут, что между ним и О-Токи были близкие отношения и Саяма очень мучался этим. Значит, покончив с собой, Саяма сразу разрешил два вопроса. Нет, пожалуй, основную роль здесь сыграл страх перед следствием, а женщина только подтолкнула его к смерти.
И все же странно, думал Дзютаро, обливая лицо теплой водой, вместе прибыли в Хакату, потом женщина исчезла.
Он один пятнадцатого остановился в "Ганбая". Дату прибытия помог установить счет вагона-ресторана. С шестнадцатого до двадцатого, целых пять дней, с нетерпением ждал весточки от женщины. А что же делала О-Токи?
Дзютаро вытер лицо полотенцем. Звонок был для него очень важным, ведь он целыми днями никуда не отлучался. Вечером двадцатого, около восьми часов, она позвонила. И попросила позвать Сугавару, а не Саяму. Значит, они договорились заранее. Он тут же ушел. В тот же вечер они вместе отправились на Касийское взморье и покончили с собой. Для влюбленных что-то уж слишком поспешное самоубийство.
Может быть, были какие-то обстоятельства, помешавшие им насладиться последней встречей. Но какие неизвестно. И никакой записки не осталось.
Хотя… это ни о чем не говорит. Ведь предсмертные записки обычно пишут зеленые юнцы, а люди постарше не пишут. Кроме того, когда у людей настоящая трагедия, тут уж не до писания. Видно, все-таки это самоубийство по сговору.
Да-да, это несомненно. А счет? Почему "обслужен один человек"?..
– Послушай, выйдешь ты когда-нибудь или нет? – раздался за дверью голос жены.
Распарившийся, раскрасневшийся Дзютаро Торигаи уселся за стол. У него были свои маленькие радости – выпить вечером два го подогретого сакэ, медленно, не торопясь, смакуя каждый глоток. Сегодня он очень устал, и ужин казался особенно вкусным.
Жена сидела рядом и шила кимоно. Ярко-красное, в узорах. Это для дочки.
Скоро ее свадьба.
– Положи, пожалуйста, рису, – Дзютаро пододвинул чашку.
Жена наполнила ее рисом и снова взялась за шитье.
– Выпила бы со мной чаю…
– Да мне не хочется, – ответила она, не поднимая головы.
Отправляя в рот рис, Дзютаро внимательно посмотрел на жену. Постарела.
Наверное, в таком возрасте уже не хочется ни пить, ни есть за компанию.
Вернулась дочь. Она была возбуждена, довольна.
– А Нитта-сан? – спросила мать.
– Проводил до дому и ушел, – ответила Сумико, снимая пальто и садясь к столу. Голос ее звучал радостно. Дзютаро отложил газету, обернулся к дочери.
– Послушай, Сумико, на обратном пути вы заходили куда-нибудь, пили чай?
Дочка засмеялась.
– Какой ты смешной, папа! Ну, выпили чаю. И что?
– Гм… Как раз тот самый случай, – пробормотал Дзютаро. – А вот, например, если Нитта-кун проголодался и хочет зайти куда-нибудь поесть. А ты уже сыта, даже и думать о еде не хочется…
– Ой, папа, какие странные вещи ты говоришь!
– Да ты послушай! Тебе есть не хочется, а он заходит в столовую. Что ты будешь делать? Ждать на улице, разглядывать витрины?
– Не знаю, – Сумико на минуту задумалась, – пожалуй, все-таки пойду вместе с ним. А то скучно будет.
– Пойдешь, значит. А если даже и чаю выпить не захочется?